А.Ивунин: «Знаменитый колташанин»
Автор Ивунин Алексей Всеволодович. Литератор, историк Режевского района. Очерк «Знаменитый колташанин» посвящен знаменитому горщику Даниле Звереву, который, как утверждают некоторые источники информации, стал прообразом бажовского Данилы мастера.
Пожалуй, ни один из горщиков не приобрел такой известности при жизни да и после ухода из нее, как Данила Кондратьевич Зверев — самоучка-исследователь из маленькой деревушки Колташи, что изогнулась единственной улицей на левом берегу когда — то многоводного Режа.
Начало поиска
Как — то в книге «П. П. Бажов. Публицистика. Письма. Дневники» встретились такие строки: «… о знаменитом Даниле Кондратьевиче Звереве, которого знали и высоко ценили минералоги всей страны, иногда говорилось:
— Этому на камни всегда фартит. Два новых места нашел и в старых на самые хорошие занорыши (Занорыш — пустота в горной породе, чаще заполненная глинистой массой, в которой образуются кристаллы самоцветов) попадает. На удивление, человеку везет…
Те, кто близко наблюдал Д. К. Зверева, знали другое. Все видели, что он с работы, с разведок неизменно приносил в котомке немало камешков, не имевших рыночной ценности. Это были «знаки», «слепки», «проводнички», «приметливые галечки», «припасы», по которым неграмотный геолог, как некогда звали Зверева, разбирался в месторождении не хуже тех кто был вооружен подлинным научным знанием и даже геологической картой.
Нет, у Зверева был трудный путь. Недаром близкие его звали в старости «дедушкой с тяжелой котомкой…».
Меня заинтересовала жизнь «знаменитого» крестьянина, о котором нынешнее поколение земляков почти ничего не знает. Начал знакомиться с литературой. Оказалось, первым написал о Д. К. Звереве — Д. Н. Мамин — Сибиряк еще в 80 — х годах прошлого столетия.
В конце апреля 1888 года Дмитрий Наркисович совершает поездку в Мурзинку, где было самое известное на Урале месторождение самоцветов, о котором академик А. Е. Ферсман впоследствии скажет: «… Трудно во всем мире назвать уголок земного шара, где бы было сосредоточено большее количество ценнейших самоцветов, чем в знаменитой Мурзинке…».
Познакомившись с горщицким бытом, Мамин — Сибиряк пишет очерк «Самоцветы», ныне малоизвестный («Русская мысль», 1890, „Мл 3 — 4).
Однако в стороне остался факт, достоверно установленный теперь с помощью анализа очерка, расспросов старожилов, сопоставления отдельных деталей: на обратном пути из Мурзинки, Мамин — Сибиряк останавливался на ночлег в селе Черемисском у Никандра Евлокимовича Дементьева (1838 — 1904), дом которого, к сожалению, не сохранился. А утром отправился в Колташи, чтобы познакомиться с Данилой Зверевым, с которым удалось встретиться… в Екатеринбурге, уже после поездки.
А тогда, вернувшись в Екатеринбург, Мамин — Сибиряк весь вечер занимал друзей рассказами о горщиках. Когда же он дошел до Самошихи и Проньки (Самошиха, Пронька — мать и сын, скупщики самоцветов), до Данилы Зверева, то хозяин с радостью объявил, что южаковский Прокопий Овчинников проживает здесь же на Коробковской, недалеко, в двухэтажном особняке, и у него часто бывает колташанин Зверев.
Тогда они и познакомились. Вот как об этом поведал позднее сам Данила Кондратьевич: «Однажды, это было, как помню, в прошлом веке, я гостевал у Прокопия. Пришли двое городских интеллигентного виду. Знакомятся. Один сказался писателем. Поговорили о том, о сем. Чай попили. А перед тем, как уйти, он и предлагает приходить к нему в любое время, адрес называет. То ли ему байки мои горщицкие понравились, то ли еще что, хаживал я к нему несколько раз. Все, что я ему выкладывал, он записывал. Однажды, Митрий Наркисыч, так я его навеличивал, вдруг спросил: умею ли я фантазировать? Я сказал, что могу. Тогда он стал записывать мои фантазии о деревне, об убийстве, о торговле, о любви даже… Хвалил, что хорошо говорю. Нравился, приглянулся, видать, ему мой говор. А потом сказал, что, мол, мои фантазии являются действительными, так как я их подтверждаю всякими случаями из жизни…»
Возникает закономерный вопрос: почему же Мамин — Сибиряк, зная Зверева, не оговорил имя его в очерке «Самоцветы»? Причина, вероятнее всего, в том, что писатель не хотел терять колорит, вкраплять действительные имена в художественную ткань произведения. Например, Самошиха названа у него Ульяной Епифановой, хотя ее настоящее имя Парасковья Петровна. О другом «хорошем знакомом Василии Васильиче» писатель отзывается как о знающем «всех и всяк в горшицком деле», но умалчивает, что это — Иван Васильевич Попов (1848 — 1920). Вот и в описании поездки в Колташи Мамин — Сибиряк оставляет за собой право упомянуть Данилу, как единственного знатока и открывателя сапфиров и рубинов в деревне, высказав предположение о «нарождающемся кулаке». Сделал он это тактично, не назвав фамилии Данилы, которую, конечно, знал к моменту написания очерка «Самоцветы».
Когда литература была проштудирована, встал вопрос о розыске людей, знавших Д. К. Зверева. Прежде всего в его родной деревне Колташи.
Первым человеком, к кому я обратился в Колташах, была почтенного возраста — ей девяносто второй — сухонькая старушка, обезножившая и потому несколько лет прикованная к постели. Память ее, как стало ясно с первых слов, навсегда сохранила образ земляка. Зовут ее Елизаветой Спиридоновной Потаскуевой. Вот что она поведала.
«Как же, как же, помню я Данилу Кондратьевича Зверева — он приходился мне сватом. Его сын — первенец, Иван Данилович, был женат на моей сестре Александре Спиридоновне Зиновьевой.
У Данилы Кондратьевича семья большая, только детей девять человек: Иван, Демьян от Агриппины — царствие ей небесное! — Алексей, Григорий, Вера, Дмитрий, Василий, Зоя, Егор — это уж от Мавры Леонтьевны. Одно сказать, как груздочки в рядках наших семейкою, ладные да видные.
Их было, ведь, три брата: старшей — Данила, средняй — Сидор да младший — Василий. Ну и две сестры — Фёкла да Васса, которую у нас Василисой звали…
Колташи раньше на две части делилися: на Теляши и Колташи. Одна из путей — дорог из Екатеринбурга на Черемисску шла по Теляшам, к руднику, который вырабливали нуждой да гольными рученьками после революции уже. Добывали железную руду. Это теперь махина на махине добычей займуются, а ране — то трудов немалых стоило из нутрей что достать…
До первой войны Колташи имели не менее двух сотен семей, в основном «лошадных», иначе, обязательно в хозяйстве была одна, а то и две немудреньких лошаденки, коровки, овечки, козы и по мелочи — куры, гуси и прочая живность. Вобщем, жили не богато и по миру не хаживали. Основное занятье — хлебопашество. Семьи — то у всех больши!
На виду, знамо дело, Матвей Афанасич Колташев, богач, к коему вся деревня на поклон ходила. Коль хоромины стоят, на богатство все глядят… Хоть и, к слову сказать, не шибко теснил, а рабливать на него и мне пришлося…
Родительский дом Данилы Кондратьевича не сохранился, сгорел во время пожара, вблизи этого места выстроен другой дом…
Данила Кондратьевич не курил, не принимал спиртного.
Выдержанный был. Ежедневный завтрак его состоял из двух яиц и молока. В лесу, у реки мог пропадать денно и нощно. Кроме камешков, любил рыбалку.
Как помню, уважали Данилу Кондратьевича, дедушкой звали. Рассудительный, щедрой был и никогда он за чудака не слыл. Неправда, что в книжках пишут. будто он и денег — то не умел считать. Да он разбирался хорошо во всяких делах, потому, знать, и выбирался старостой деревни, когда мне отроду было лет четырнадцать — шестнадцать. Но особо ведал в каменьях, цену им знал и не дал бы себя никому облапошить…
До революции в Колташах американцы были. Приезжали, к горке Заячьей присматривались — присватывались, хотели ее скупить, так как, якобы сказывали, самоцветиков в ней видимо — невидимо. А дело было так. Мне тогда, как помнится, лет восемь стукнуло. В Черемисске свадьбу играли и, по слухам, Данилу Кондратьевича с американцами поджидали. Мы, девчушки, нарядились. А так как я в родне с Данилой Кондратьевичем, подружки любопытничали:
— Как они? С рогами и хвостами, али нет, американсы — то?
Темные были.
Приехали обыкновенные горожане, барского виду, нарядные, в невиданных одеждах, золотистых каких — то. Народу сбежалось тьма — тьмущая — всем чужаков поглядеть охота! Так они на свадьбе и побывали. Один, как помню, американец, так тот все приговаривал, пощелкивая пальцами:
— Хорош у вас мест! Богат. Крышам на дом нужно быт золотой!
Смех да и только! Они, крыши — то, у многих тогда соломенные были…»
(Запись сделана в Колташах, в доме Савина Ильи Васильевича, зятя Елизаветы Спиридоновны Потаскуевой, 18 февраля 1979 года).
Много еще поведала мне Елизавета Спиридоновна. То медленно, с расстановкой, подбирая слова, а то загораясь от воспоминаний и, как бы забываясь, начиная сыпать изумительными по простоте, самобытности и образности словами. Тогда, оставив блокнот, я наслаждался удивительной крестьянской речью, столь редкой сейчас даже в деревне.
Встречи, встречи, встречи. Каждый, кто знал Данилу Кондратьевича, приоткрывал какую — нибудь страничку из жизни этого незаурядного человека или черточку характера.
Первый фотоснимок
Когда начинал поиск о Д. К. Звереве, у меня не было ни одного его фотоснимка.
Приехав как — то солнечным июльским днем в знаменитую Мурзинку, где заботами внука Данилы Кондратьевича Ивана Ивановича Зверева открыт минералогический музей имени А. Е. Ферсмана, встретил там Юрия Ивановича Зверева. Правнук горшика, геолог, работавший на Ямале в Тюменской области, он приехал в родные места в отпуск к матери, живущей в небольшом крестьянском доме на улице Речной. Недалеко — младшая сестра Таня, которая и заведует музеем, что разместился в бывшей церкви. В музее собраны интересные минералы, образцы многих из них по своему научному и эстетическому значению могут украсить любую коллекцию.
Юрий Иванович любезно передал мне четыре фотографии, на одной из которых запечатлен мужик в крестьянской холщовой рубахе, коренастый, лет шестидесяти, но какой — то молодцеватый, с взъерошенной бородой и взлохмаченными волосами над открытым лбом. Молодцеватость придавали живые с лукавинкой глаза, крупный, но правильный нос, да эти вспушенные космы на голове, которые у стариков обычно «прилизаны».
Портретный снимок Зверева завораживает с первого взгляда. Сразу же представилось, какой это был занимательный собеседник. Он хоть и слыл неграмотным, но за словом, вероятно, в карман не лез. Как не вспомнить анекдотичный случай, поведанный Данилой Кондратьевичем одному из товарищей.
«Иду я, это, по улице Ленина, а за мной — башкир.
— Скажи, — спрашивает, — где улица твоего батка?
Долго не мог понять, что он от меня хочет. Народ уж собрался, башкир сердится, твердит про улицу «моего батка», а тут кто — то и говорит:
— Да ему, наверное, улицу Карла Маркса нужно!
Башкир обрадовался, благодарит, а я смеюсь — из — за бороды да волос попал в сыновья Карла Маркса…»
На обратной стороне фотоснимка стояли даты жизни: 1854 — 1940.
Выходило, что горщик прожил 86 лет. Однако односельчане и авторы различных публикаций говорили кто — 103 года, иные — 93… В книге А. Г. Козлова «Творцы науки и техники на Урале» границы жизни Зверева указаны и вовсе занимательно: «ХIХ — ХХ вв. !»
Метрические книги
До 23 января 1918 года, когда декретом Совнаркома церковь была отделена от государства, регистрацию новорожденных, браков и смертей по своему приходу осуществляли священнослужители. Запись велась в так называемых «метрических книгах», и они являлись единственным законодательным документом гражданских актов.
Обратился в режевские архивы исполкома и загса, где хранятся метрические книги Богоявленской церкви села Черемисского и Пророко — Ильинской церкви села Шайтанского. А это 136 книг, в каждой из которых от 100 до 200 страниц!
Первая запись, привлекшая внимание, сделана в 1856 году:
«Счет браков — 48.
День — 12.
Звание, имя, отчество, фамилия и вероисповедание жениха и которым браком — Деревни Колташей, отданного на военную службу, крестьянина Игнатия Григориева Колташева, сын Кондрат Игнатьев, первым браком, православный.
Лета жениха — 22.
Звание, имя, отчество, фамилия и вероисповедание невесты и которым браком — Девица Ульяна Герасимова, дочь деревни Белоусовой крестьянина Герасима Маркова Белоусова, православная.
Лета невесты — 23.
Кто совершал таинство — Священник Павел Горский с дьяконом Анектом Старцевым, дьячком Финеесом Чернавиным и пономарем Василием Иваницким.
Кто были поручители — Поженихи крестьяне деревни Колташей Иван Харитонов и Семен Лазарев Колташевы; по невестиной — Таковые же деревни Колташей Владимир Прокопьев Горохов и Черемисского села Яков Антонов Троеглазов».
Но какое, спросите вы, отношение имеет к Д. К. Звереву факт бракосочетания Кондрата Игнатьевича с Ульяной Герасимовной? Самое прямое! Дело в том, как выяснилось из дальнейшего изучения метрических книг, что «Кондрат Игнатьев Колташев» — это Кондрат Игнатьевич Зверев, то есть отец Данилы. Фамилию же «Колташев» вместо «Зверев» церковнослужитель поставил, видимо, после некоторого угощения со стороны брачующихся, так как рядом с каллиграфическими записями, эта сделана «веселым», явно нетвердым почерком. К тому же в Колташах в то время не проживало больше ни одного «Кондрата».
В метрическую запись вкралась и еще одна ошибка: крестьянин, «отданный в военную службу», величался не Игнатием Григорьевичем, а Игнатом Логиновичем — это был дед Данилы.
Итак, выяснилось, что Данила не мог быть рожден в 1854 году, как помечено на фотографии.
Но — какое невезение! — в архиве не оказалось метрических книг за 1857, 1858 и 1859 годы, то есть, когда предположительно и родился Данила. Однако удалось установить родословную Д. К. Зверева по имеющимся записям (в скобках указаны годы жизни; у кого дата одна, тот скончался в советское время).
Еще обнаружились два небольших листка, датированные 1904 — м годом. В них сообщалось о двух скорбных событиях — кончине женщин при родах. Эги листки подтверждены штампиком и круглой печатью: «Колташевский сельский староста Черемисской волости» с подписями: одна — «Д. Зверевъ», другая — «Данило Зверевъ».
Так неожиданно нашлось подтверждение сообщению Елизаветы Спиридоновны Потаскуевой, что Д. К. Зверев был старостой деревни, причем старостой неграмотным: подписывались за него те, кто составлял тот или иной документ, то есть писари, так как почерки на обоих листках разные.
Но осталось тайной, когда же родился Данила.
Долгожданное открытие
В 1796 году у двадцатитрехлетней крестьянки из Колташей Евдокии Леонтьевны Зверевой родился будущий дед Данилы Игнат Логинович, который по достижении возраста женился на односельчанке Стефаниде Корниловне и тридцатисемилетним, после рождения в 1833 году сына Кондрата, по — видимому, за какую — то провинность был призван на военную службу и находился в солдатах вплоть до рождения внука Данилы, то есть 25лет.
Поэтому в семье Зверевых сложилось отрицательное отношение к царской военной службе, как к долгосрочной кабале, что в действительности и было.
Как известно, Кондрат Игнатьевич венчался с Ульяной Герасимовной — из деревни Белоусовой (в 15 — ти верстах от Колташей). 15 декабря (по старому стилю) 1858 года у них родился второй ребенок (первенец Аркадий скончался в возрасте шести месяцев), названный в честь преподобного святого, память которого праздновалась церковью в середине декабря, Данилой, о чем свидетельствует запись, найденная, наконец. в метрической книге за 1858 год, которая хранится в Государственном архиве Свердловской области (ГАСО):
«…Декабрь 1858 год.
Счет родившихся мужеска пола — 154.
Месяц и день рождения — 15 декабря, крещения — 16.
Имена родившихся — Даниил.
Звание, имя, отчество и фамилия родителей и какого вероисповедания — Деревни Колташей крестьянин Кондрат Игнатьев Зверев и законная жена его Ульяния Герасимовна. Оба православные.
Звание, имя, отчество и фамилия восприемников —— Крестьянин Иван Петров Колташев и Ульяны родная сестра — девица Матрона Герасима Белоусова.
Кто совершал таинство крещения — Священник Павел Горский с дьячком Финеесом Чернавиным…»
Теперь можно было составить определенную картину жизни колташевского горщика.
Дорога горщика
Кондрат был мужиком буйного и веселого нрава, кроме праздников любил отмечать и крестины, и свадьбы, и поминки. Данила часто спасался от разгоряченного отца бегством к деду Игнату, На всю жизнь осталось у Данилы чувство презрения к выпивохам.
После смерти Игната Логиновича, одиннадцатилетний Данилка и вовсе перебирается к бабушке Стефаниде Корниловне. И стали они вдвоем жить в небольшой избушке на три оконца с покосившимися ставенками, что взбежала на взгорок на окраине Колташей.
Шестидесятилетняя бабка Стеша не шибко утруждала внука работой, и он мог заниматься чем хотел — благо, хозяйство у них небольшое: огородик в несколько саженей, с которым легко управляется бабуся, две овцы, две козы да до десятка кур.
Начиная с первых весенних деньков до поздней осени Данила пропадал на природе и все — то ему интересно было: и на рыбалке, и на сенокосе, и в лесу. Но особенно любил бродить по берегам многочисленных речушек Положихи, Сапа, Черемиски, Медвежки, Адуя, Талицы, впадающих в Аять и Реж, — в песках, в иле, в глинистых откосах, в ямках которых попадались различные галечки, цветастые камешки. Найденное Данилка приносил домой. Бабуся во всем потакала внуку, не слишком печалясь, что он растет дичком, сторонясь сверстников, не принимая участия в играх и шалостях деревенских ребят. Родители же не одобряли сына, корили, говорили, что он растет увальнем, «шатается как неприкаянный», что «великовозрастный детина» занимается детской забавой.
Но однажды в Колташи заявился молодой горщик из деревни Южаковой, сын известного Самойлы Южакова Прокопий, или как его тогда все звали, Пронька, знал камни, определил собранные Данилкой минералы, показал свои штуфы (Штуф — образец, кусок минерала, нередко с породой, в которой он залегает) и ограненные камни. Колташевский юноша не мог скрьпъ своего восхищения, даже во сне после этого виделись ему южаковские камешки.
Прокопий уговорил Данилу ехать в Южакову, где с отцом и братом Якунькой стали обучать его обработке и гранению самоцветов на станках, которые были у них дома. Однако к гранению Данилка оказался не способен, хотя начал довольно прилично разбираться в каменьях, видел их особую структуру, красоту картин, мог уже подсказать, как правильно обработать минерал, чтобы он явил свету свое изящество. С Южаковыми молодой колташанин ходил на копи и научился искать и добывать камни, работал и забойщиком, и подсобным, и наблюдателем в артелях, хозяевами в которых были Самойла, Пронька, Якунька, а после кончины Самойлы, его жена Самошиха, и было тогда Даниле шестнадцать лет…
Когда проводили в последний путь бабусю Стефаниду Корниловну, отец и пристал: «Жениться пора!» А у самого Думка: «Остепенится, коль хозяйку в дом приведет, забудет свое безделье». Уломал сына.
Сосватали ему Агриппину, местного крестьянина Василия Потаскуева дочь, смиренную и хозяйственную. Поселились молодожены в избушке деда Игната и потекла у них привычная по крестьянским меркам жизнь.
Весною Данила засеял хлебом десятину, обиходил огород. Радехонек отец, что вышло, как думал. Но только появились первые всходы на полях, опять ушел Данила с Прокопием — новая жилка объявилась, ухватить надо.
Вернулся не с пустыми руками. И снова в мире и согласии потекла жизнь молодых.
А в ноябре, когда установился снежный покров на дворе, родился первенец Федюнька. Слабенький, Бабка — повитуха ни на минуту от роженицы не отходила. Отводилась. Данила в сыне души не чаял.
В деревне поговаривали: повезло Василию Федоровичу на зятя. Удачливый мужик будет. Вон уж и избу поправил, и земельки подкупил, и коровенку справил. Агриппина, глянь, опять парнишку родила Иванком нарекли».
Но в апреле первенца Феденьки не стало. Данила так пережил эту утрату, что никотда не говорил о Феде, и первенцем со временем будет считаться Иван.
Шли годы. Данила обрел под ногами твердую почву. В одиночку исходил окрестности Мурзинки, Сизиковой, Южаковой, Сарапулки, Липовки, Шайтанки, Колташей, собирал в котомку интересные образцы пород, отдельные штуфы, друзы. Попадались и камушки безупречной красоты: то аметисты, то аквамарины, то топазы, то рубины — да мало ли чудесных кристаллов, которым одно название — самоцветы!
Пронька Южаков, богатея, утвердился Прокопием Самойловичем, купил себе дом в Екатеринбурге. Данила часто наведывается к нему, выполняет различные поручения, навещая заветные копи, скупая камни у иных, помогая горшикам в добыче и реализации найденного. Его интересуют различные районы Урала, где есть хотя бы намек на хорошие камни. Устанавливаются приятельские отношения со многими мужиками, для которых, как и для него, работа по отысканию самоцветов «стала как отрава», то есть, захватив однажды, уж никогда не отпускает от себя, порой вызывая азарт первооткрывателя, а то бросая в объятия разочарований.
Немало изумительных камушков прошло через руки Данилы, которого после постройки им в Колташах нового двухэтажного дома стали величать Данилой Кондратьевичем. Да к тому же в семье год от году пополнение: Пешка, Ксюшка, Демка народились. Правда живуч из них оказался лишь последыш, а других скосили болезни, как не сжалились они и над Агриппиной Васильевной, ушедшей из жизни тридцати трех лет. Управляться с хозяйством и сыновьями Иваном и Диомидом помогали сестры — Фёкла да Васса.
Чаще и длительной стали отлучки из деревни. Никто не ведает, сколько пришлось поколесить, в каких местах побывать в поисках. А когда за околицей Колташей, на Положихе, организовал артельку по отмыванию из песчаных откосов сапфиров и рубинов, слава о Даниле Звереве, знатоке камушков самоцветных, разнеслась по округе и по всему Уралу. В это время и пожелал с ним встретиться Д. Н. Мамин — Сибиряк…
Не легко вести крестьянское хозяйство, если нет женского догляда, — нужна в доме хозяйка, которую едва ли могут заменить сестры да тетушки. Приглядел Данила Кондратьевич шуструю восемнадцатилетнюю землячку Мавру, дочь Леонтия Мефодьевича Анкудинова, который с радостью отдал ее за знатного колташанина.
Как — то само собой сложилось, что Д. К. Зверев отходит от хлеборобского ремесла. Больше рыбалкой да камнями занимается. Семья растет. С женой живут в мире и согласии. Нижний этаж дома приспособлен под мастерскую, в которой три станка для обработки камней: гранильный, точильный, шлифовальный. Детишек Данила Кондратьевич приучает к работе на станках сам, пока не появляется в доме бродяга — горемыка Паша Турбин — мастер-самоучка, лет тридцати пяти, поделки которого покупают в городе с особой охотой. Одним недугом страдал Паника: как запьет, пока не пропьется до последней нитки, не успокоится. Жалел его Данила Кондратьевич, не гнал со двора, хотя с пьянством и не мог никак примириться — ценил в нем мастера.
Другой бы, на месте Зверева, при сноровке и понятии в камнях, «озолотился», а Данила Кондратьевич чаше всего раздает все задаром односельчанам: кому хомут, кому сена, мучки, мануфактуры, а то стамеску, ножовку, литовку. Всегда в доме полно народу, никому ни в чем отказу нет. Уважаем в деревне Данила, лишь кто побогаче считают его за чудака, потому и кличку дали — Ворона.
В 1904 году Д. К. Зверев становится старостой колташевским — пусть безграмотен, но рассудителен и может постоять за общее дело…
Когда в 1912 году на Урал приезжает, только что окончивший университет, будущий академик А. Е. Ферсман, он знакомится со Зверевым, за которым уже числились находки бериллов, топазов, турмалинов на речке Адуе, Серебрянке, Черемшанке, сапфиров, рубинов, корундов — в Монетной даче, других самоцветов — возле Липовки, Шайтанки, в Верхисетской даче…
Очень сильна стала тяга Данилы Кондратьевича к городу, к другим местам. Возникают размолвки с Маврой Леонтьевной, а причиной оказался Турбин. Злые языки стали поговаривать, что в отлучке хозяина Пашка с Маврой «крутит». Не вынес хулы Данила Кондраъевич и покинул Колташи, а с ним и семью, хотя и помогал ей до последних дней своих. Да еще стихия обрушилась на деревню: выгорела от пожара большая, значительная часть центра, в том числе и усадьба Зверевьтх. С той поры поселился он в
Екатеринбурге у Прокопия Самойловича Южакова…
Пришла на Урал революция… Отгремели бои Гражданской войны…
14 мая 1920 года на южном Урале создается первый в мире заповедник земных недр — Ильменский Александр Евгеньевич Ферсман — энтузиаст минералогической науки — становится инициатором разработок многих месторождений, привлекая к изысканиям старые кадры приисковых работников, горщиков. Исключительные знания Зверева быстро находят применение, и он теперь — один из оценщиков горных предприятий и банков. Многие коллекции, брошенные, а чаще просто изъятые у екатеринбуржцев, покидавших свой край, страну, проходят через руки колташанина и нередко, благодаря ему, сохраняются для науки, для музеев, государства…
В день своего шестидесятилетия Данила Кондратьевич у горщика Огородникова знакомится с девушкой из Прибалтики. Хотя разница в годах — сорок лет, они становятся супругами, а через год у них рождается — на удивление окружающих и особенно колташан! — белокурая, голубоглазая дочурка, которую назвали Музой.
Живут Данила Кондратьевич с женой и доченькой в полуподвальном помещении двухэтажного особняка Южакова, уехавшего за границу с первой волной эмигрантов, на улице Коробковской, 10. Жена Маша, Мария Николаевна, сноровистая да работящая, окружила вниманием дочь, мужа и многочисленную родню: сыновей, дочерей, сестер Данилы Кондратьевича…
Помогая в оценке каменных богатств, Д. К. Зверев встречается со многими известными учеными — минералогами, участвует в совещаниях, конференциях, симпозиумах, связанных с разработками старых и новых минералогических копей. Бывает в Москве. На одной из таких встреч, после заседания, А. П. Карпинский, президент Академии наук в то время, в знак признательности подарил Даниле Кондратьевичу резную, из красного дерева, трость. Говорят, приходилось колташевскому горщику бывать и на приеме у М. И. Калинина. Многие люди, связанные с разведками самоцветных и поделочных камней, считали за честь повидаться со знаменитым колташанином.
В начале 30 — х годов судьбе было угодно, чтобы встретились два бородача: начинающий, хотя немолодой уже, литератор П. П. Бажов и известный минералогическому миру Д. К. Зверев. Познакомившись в доме одного горного инженера на Обсерваторской (ныне улица Бажова), они неоднократно бродили вместе по городу, оживленно о чем — то беседуя. Бывали, естественно, друг у друга: Павел Петрович — На Коробковской, 10, Данила Кондратьевич — на Чапаева, 11…
Здесь и остановим наше повествование, Д. К. Зверев скончался 8 декабря 1938 года, не дожив до 80 — летия 24 дня. К тому же два последних года он лежал парализованным…
Добавить комментарий